— Готов, — прошептал я, помогая Рубину выбраться. — Давай, взяли его за ноги, надо оттащить тело чуть дальше…
— Тяжелый, гад… — свистящим шепотом пробормотал Рубин, чуть не выпустив из цепких пальцев сапог «медведя». — Далеко надо его оттащить, дядя Саша?
— Чуть-чуть осталось, — перехватив покрепче тело, ответил я. — Как твоя рука?
— Нормально, — сжав зубы, ответил Рубин. По голосу слышно, что врет. Проверить бы, не сломана ли… Но времени совсем нет. В любой момент сюда может сунуться очередной пьяный фриц.
Ох, как велик был соблазн по-быстрому накалякать на лбах этих СД-шников вольфсангели и бросить так! Я снова себя обругал мысленно и приступил к работе тщательно. Эти двое меня выследили или вычислили. Значит могут быть и другие. И еще это значит, что где-то я наследил. И небрежность теперь категорически недопустима. Тело «медведя» распласталось на кирпичном постаменте за обломком стены дома, готовое к манипуляциям. Сделать все надо быстро, но тщательно. Соберись, дядя Саша…
Следы от когтей на голой безволосой груди фрица — есть. Угловатые руны на ладонях — есть. Вольфсангель на лбу… Я сунул руку в карман, нащупал плоский камешек. Теперь все время их с собой таскаю, на такой вот как раз случай. Рот «медведя» приоткрыт, очень удачненько. Эх, Златы со мной нет, какие она плетеные короны жертвам «вервольфа» плела! Но не бежать же сейчас за ней. Недалеко, конечно, но затея дурацкая.
Так, теперь второй. Привет, герр слишком умный бывший гауптштурмфюрер… Сейчас мы вас тоже разукрасим под хохлому…
— Дядя Саша… — раздался над самым ухом шепот Рубина. — Там этот…
Я замер и прислушался. Со стороны бордельхауза нетвердые шаги, песенку какую-то бормочет… Опа. Остановился прямо за стенкой, где мы притаились. Раздалось бодрое журчание и вздох облегчения. Блин, другого места поссать он не нашел, что ли? В борделе точно есть сортир, и не один!
Скрипнул под сапогом обломок кирпича. В темноте тревожно блеснули глаза Рубина.
— Кто здесь? — невнятно спросил бухой фриц с той стороны стены. — Есть здесь кто? А… Шайсе…
Глава 20
Если он сделает еще шаг, то увидит весь натюрморт, который мы тут устроили! Немедленно протрезвеет и поднимет тревогу, и тогда…
Я бросил взгляд на Рубина. Тот замер на одной ноге, на лице — напряженный оскал, глаза дикие. Рука яростно сжимает нож.
— Шайсе… — повторил фриц. Потоптался на месте, пробормотал что-то неразборчивое. Кирпичная крошка громко хрустнула под его ногами. —…с тобой, Лили Марлен…
Фальшиво напевая, немец удалился в сторону борделя.
Ф-ух… Сука… Повезло ему. Да и нам тоже. Я опустился на обломок кирпичной стены.
— Дядя Саша, они же, получается, нас как-то вычислили? — прошептал Рубин. — И они знают, что вервольф… Это получается, что еще кто может в любой момент…
— Не в городки на детской площадке играем, — криво ухмыльнулся я. — Где-то могли и проколоться. Эти… — я мотнул головой в сторону распластавшихся в живописных позах «жертв вервольфа». —…тоже, знаешь ли, не за красивые глаза свои кресты, да награды получали. Ладно, не место и не время военный совет устраивать. Расходимся. Поспать еще надо бы успеть…
Народу на «умные лекции» собралось не особенно много, может треть зала была заполнена. Я пришел не к самому началу, присел на свободный стул возле двери в заднем ряду и огляделся. С кафедры выступал гнусавящий лектор со скучным лицом. Вещал что-то про исторические предпосылки расовой теории, народ в зале его не особо слушал — перешептывался, шуршал конфетными обертками, в общем, вел себя так, будто повинность тут отрабатывает. Отметились, посидели, разошлись.
От нечего делать, прислушался к разговору компашки эсэсовцев с правой стороны зала. Среди них было двое СД-шников, вдруг мелькнет что-то про вервольфа в разговоре. После ночного происшествия стало ясно, что следствие по этому делу все-таки ведется, и мне неплохо бы быть хоть чуть-чуть в курсе.
Но говорили не обо мне и не о вервольфе, а про семейную драму какого-то Гюнтера. Вникнуть в тему я не успел, потому что на сцене случилась какая-то заминка. Скучно бубнящий лектор вдруг прервался и с удивлением уставился куда-то вбок. Там что-то стукнулось об деревянный пол, кто-то протестующе вскрикнул, и в середину зала вышел «отличник». С видом гордыми и презрительным. Отряхнул пыль с серой штанины, поправил крест на шее и откашлялся.
— Герр гауптштурмфюрер, что вы такое делаете? — пробубнил лектор, поправив очки. — Дождитесь своей очереди, мое выступление еще не закончено…
— Да кому оно нужно, ваше выступление! — насмешливо заявил «отличник», махнув рукой в зал. — Пора бы уже понять, что никто вас не слушает, и освободить место для действительно важных сообщений!
— Герр гауптштурмфюрер… — от возмущения у лектора даже уши зашевелились. — Да что вы…
— Да уйдите вы уже! — «отличник» стремительно шагнул к кафедре и с силой толкнул толстячка. Тот не удержался на ногах и с грохотом обрушился на пол. Кафедра закачалась, но устрояла. В зале воцарилась тишина. Я сделал протокольное лицо, всеми силами стараясь подавить выползающую на него лыбу. А «отличник», похоже, попил кофейку… Что ж, посмотрим, что из этого вышло.
— Волчье племя! — громко сказал он и со значением поднял указательный палец вверх. Оглядел публику, будто ждал, что она разразится аплодисментами. Но зал пришибленно молчал.
— Волчье племя! — снова повторил он и поднялся на кафедру. — Вы даже не представляете, что ответ на загадку прямо у вас под носом! Слепошарые и глухонемые, это же так просто! Вервольфа красного они боятся! Шушукаются! Трусливые свиньи!
Из зала раздались возмущенные возгласы.
— А ну молчать! — рявнул «отличник». Губы скривились презрительно, но эффектное выражение лица испортила повисшая в уголке рта капелька слюны. — Я еще не закончил! А это важно! Много важнее, чем все, о чем тут говорил этот… Этот…
Лоб «отличника» покрылся «морщинами тугодума», блуждающий взгляд остановился на все еще не успевшем подняться с пола толстеньком лекторе.
— Вот! Вы видите? Видите⁈ — заорал он, тыкая в него пальцем. — Шерсть торчит из его ботинок! И волчьи уши… Он точно прячет в кармане волчьи уши!
«Отличик» напрыгнул на толстячка, почти сумевшего подняться, снова повалил его на пол, сел верхом и принялся расстегивать пуговицы на его пиджаке.
— Да помогите же! — заверещал тот. — Вы что, не видите, что он не в себе?!!
Компашка эсэсовцев перестала удивленно глазеть и тоже рванулась к кафедре. Завязалась потасовка, отличник отвесил кому-то неслабую плюху, продолжая голосить что-то про волков, вервольфов, волчье племя, шерсть на ушах и прочих частях тела. Досматривать шоу до конца я не стал, ясно уже было, что зелье Кузьмы сработало на все сто. Или даже больше. Как он там его назвал? «Какашкина лысина»?
Я тихонько выбрался из зала и пошел к выходу. Интересно было, чем там все закончится, но во-первых, у меня есть еще парочка дел, а во-вторых — лучше мне поменьше маячить в местах, где активно поминают всуе вервольфа. Шут его знает, как те двое докопались почти до истины, но раз они смогли, значит и кто-то еще может…
Яшка изучил новую ксиву, беззвучно шевеля губами, потом удовлетворенно хмыкнул и принялся деловито переодеваться. Рассовал по карманам свое барахло и нахмурился. Снова полез в карман и развернул свой аусвайс.
— Семен Панфилович Загузьев, — вслух произнес он. — Вот ведь имечко, не враз и запомнишь. Слушай, Борисыч, а тебя как назвали?
— Вы лучше не трудитесь запоминать, — меланхолично ответил доктор, в новой одежде сразу же ставший неотличимым от типичного псковского селянина. — Вряд ли мы встретимся после того, как покинем этот… Гм… Гостеприимный дом.
Я фыркнул. Похоже, деликатному Льву Борисовичу Яшка за время их вынужденного заточения надоел до икоты, но тот, в силу воспитанности, изо всех сил это скрывал. И прочитав записку от «лисьей морды», которую мои жуликоватые соседи передали вместе с одеждой и новыми документами, прямо-таки просиял. Я знал, что там написано, что сегодня ночью его из Пскова вывезут и доставят в какое-то «безопасное место». Хотя где они тут в принципе нашли безопасные месте, на оккупированных-то территориях? Впрочем, это уже не моя забота…